Майкл Вормут, компания Abbott — РБК: «Не было мысли отказаться от России»

Президент подразделения фармацевтической продукции Abbott Майкл Вормут (Фото: Александр Беленький для РБК)

Сделка Abbott с «Верофармом» стала крупнейшей за всю историю российского фармацевтического рынка. Первую попытку — покупку производителя вакцин «Петровакс» — в 2013 году заблокировала правительственная комиссия по иностранным инвестициям, сославшись на соображения национальной безопасности.

Изначально Abbott согласилась заплатить за «Верофарм» 13,6–17 млрд руб. с учетом долга в 4,7 млрд руб.: конечная сумма зависела от того, какой пакет акций тогда еще публичного «Верофарма» окажется к моменту сделки у его основного акционера — компании «Гарденхиллс», подконтрольной банкиру Роману Авдееву. В результате за «Гарденхиллс», собравший к тому времени около 98% «Верофарма», американцы заплатили 16,7 млрд руб.

Покупая «Верофарм», Abbott получил три завода в России — действующие в Воронеже (производство пластырей и косметики) и Белгороде (производство ампул, таблеток, капсул и флаконов), а также строящийся во Владимирской области. «Верофарм» на момент сделки был одним из крупнейших производителей лекарств (на момент сделки компания занимала первое место по продажам противоопухолевых препаратов в натуральном выражении и четвертое — в денежном) и крупнейшим российским производителем пластырей. У «Верофарма», по собственным данным, также было 24 препарата на разных стадиях государственной регистрации и 68 — в плане освоения до 2017 года (больше всего — по 10 препаратов — в сегментах противоопухолевых препаратов и иммуномодуляторов и препаратов для лечения нервной системы).

В 2014 году Abbott занимал 2,7% российского фармацевтического рынка в денежном выражении, а «Верофарм» — только 0,7%. Но в натуральном выражении соотношение было обратным: 0,6% рынка у Abbott и 2,4% у «Верофарма».

— Покупка «Верофарма» была уже второй попыткой Abbott приобрести актив в России. Купить «Петровакс» вам не позволила правительственная комиссия по иностранным инвестициям. Abbott может пострадать из-за ухудшения российско-американских отношений?

— В России при заключении сделок необходимо не только знание правил и процедур, но и понимание специфики развития рынка и отрасли. И хотя в процессе первой попытки мы многому научились, она, к сожалению, не принесла желаемого результата. Несмотря на это, у нас никогда не возникало мысли отказаться от дальнейшей работы и развития бизнеса в России. Возможно, тогда было неверное время [для приобретения «Петровакса»], это был не тот актив, могли быть и другие причины. Но мы были твердо намерены продолжать. Мы искали высококачественный актив, который бы не только соответствовал задачам развития Abbott на локальном рынке, но и содействовал бы усилению позиций компании на глобальном уровне. «Верофарм» отвечал этим критериям. Первая попытка позволила нам понять, как работают процессы, какие сложности могут возникнуть, как их преодолеть. В итоге мы добились успеха. Еще раз: наш первый опыт по приобретению российского актива не принес пораженческих настроений и никогда не подразумевал, что мы отступим. Наоборот: мы хотели и продолжили работу по активному развитию на российском рынке.

— Вы заплатили за 98% «Верофарма» 16,7 млрд руб. Даже несмотря на снижение стоимости сделки в долларах из-за изменения курса рубля, она стала крупнейшей на российском фармацевтическом рынке. Если смотреть по мультипликаторам, вы заплатили за «Верофарм» существенно дороже, чем тогда стоил «Фармстандарт» и сравнимые восточноевропейские компании. За что именно вы согласились платить так дорого?

— Я не считаю, что мы заплатили слишком дорого. Это была справедливая цена за высококачественный актив. Сделка проходила в рублях, и, конечно, мы не знали, как изменится курс рубля, когда приступали к работе над проектом. Что я считаю справедливой ценой? Мы рассматриваем актив не с точки зрения сегодняшнего дня, пяти- или даже десятилетней перспективы, а исходя из более долгосрочных возможностей в будущем. Я несколько раз [в ходе сделки] посещал строящийся завод «Верофарма» в Покрове и видел, что производство там будет организовано с максимально возможным уровнем качества. При оценке потенциала «Верофарма» мы учитывали не только потребности российского рынка, но и возможности этой компании стать для нас производственной площадкой на международном уровне. «Верофарм» обладает значительным портфелем онкологических препаратов, в то время как у нас в этой сфере опыта было недостаточно. Теперь у нас есть возможность объединить усилия и вывести эти препараты на рынки за пределами России.

— Верно ли я вас понимаю, что те онкологические препараты, которые вы получили в ходе сделки, будут экспортироваться и что на базе «Верофарма» вы планируете развивать международный онкологический бизнес?

— Короткий ответ: да. Но наша первоочередная задача — укрепить купленный бизнес и привести его к уровню, необходимому для реализации таких планов. Сейчас мы работаем над тем, чтобы лучше понять, как ведется бизнес, какие дополнительные инвестиции требуются. Но, конечно, мы приобрели «Верофарм», чтобы его развивать. Поэтому наша вторая задача — наращивание портфеля препаратов. Наша главная цель — производить продукцию, отвечающую потребностям россиян, но развивать портфель таким образом, чтобы он мог быть использован и в других странах. Так что мы рассматриваем «Верофарм» как платформу, которая позволит нам разрабатывать и выпускать препараты в том числе для экспорта.

— Есть ли в разработках «Верофарма», еще не выведенных на рынок, препараты, которые, на ваш взгляд, могут стать бестселлерами?

— Я на это надеюсь! Пока мы проводим углубленную оценку существующего портфеля разработок и сосредоточены на формировании всеобъемлющего предложения для российских врачей и пациентов в тех терапевтических направлениях, где потребности особенно велики, — в неврологии, женском здоровье, гастроэнтерологии.

— Руководитель ФАС Игорь Артемьев заявлял, что Abbott взял на себя обязательство инвестировать $250 млн в расширение производства «Верофарма». Вы действительно дали такое обещание? Если да — на что пойдут эти средства?

— Да, мы собираемся инвестировать порядка $200 млн. Небольшое расхождение суммы объясняется изменением валютного курса. Инвестиционные планы касаются нескольких направлений: это завершение строительства нового завода в Покрове, модернизация существующей инфраструктуры, заводов в Белгороде и Воронеже. В рамках наших планов по развитию научно-исследовательских возможностей компании часть средств пойдет на обучение персонала, проведение доклинических и клинических исследований, начатых «Верофармом» еще до сделки.

— Российская Генпрокуратура по запросу депутата Госдумы проводила проверку «Верофарма», после чего объявила, что Abbott требовал от сотрудников компании подписать руководство по соблюдению режима санкций против российских и украинских физических и юридических лиц и что это противоречит российскому законодательству. По итогам проверки вам было выдано предписание. Изменили ли вы внутренние документы после этого?

— Все верно, действительно, Генеральная прокуратура проводила такую проверку. Никаких нарушений, связанных с процессом информирования сотрудников о глобальных политиках Abbott, выявлено не было, и нас уведомили об этом. Мы никогда не просили сотрудников подписывать какие-либо бумаги, обязывающие их соблюдать американские санкции применительно к их личной жизни.

Но эта ситуация преподнесла нам определенный урок. И хотя, с одной стороны, мы не сделали ничего предосудительного, выбор формулировок и в целом способ информирования сотрудников должны были учитывать многие аспекты и особенности. Я живу и работаю в Базеле. После того как мы узнали о ситуации, мы уделили огромное внимание подробному разъяснению сотрудникам целей, задач и сути информационных материалов. Возможно, это нужно было сделать заранее.

— Российские власти декларируют курс на импортозамещение в фармацевтике, в первую очередь в производстве дженериков. Производство дженериков — как раз основа вашего бизнеса. Ваше упорство в желании купить актив в России связано с политикой российского правительства в этом вопросе?

— Конечно, когда мы планировали локализацию производства, мы учитывали задачи правительственной программы «Фарма-2020». В принципе в наших правилах сосредотачивать производство и ресурсы ближе к нашим ключевым рынкам. Мы разработали такую стратегию для России и учли цели программы «Фарма-2020» при ее реализации.

— Насколько вообще путь создания собственных дженериков продуктивен для отрасли? Возможно, государству следует больше внимания уделить развитию производства инновационных препаратов?

— Если говорить коротко, то важны обе категории. Процесс разработки инновационных препаратов более длительный, он требует существенных вложений, что, естественно, приводит к ограниченной доступности этих препаратов для людей. Дженерики, в том числе брендированные, важны для обеспечения более широкого доступа пациентов к высококачественным лекарствам. Поэтому выбор — инновационные препараты или дженерики — не стоит. Эффективная система здравоохранения нуждается в обеих категориях.

— Как будет выглядеть мировой рынок лекарств через 20 лет? Учитывая стареющее население, распространение болезней, до которых люди прежде не доживали, развитие персонализированной медицины, производители дженериков по-прежнему будут доминировать?

— Вряд ли я смогу предсказать будущее точнее, чем кто-либо еще. Но кроме уже упомянутых проблем есть области, которые остаются абсолютно неизученными. Например, известно, что через 20 лет половина всех детей и подростков до 18 лет будут проживать на Африканском континенте. И это совсем другие проблемы и потребности, чем проблемы стареющего населения. У Abbott четыре подразделения бизнеса: кроме фармацевтического направления, которое я представляю, мы занимаемся еще детским и лечебным питанием, диагностикой и медицинскими устройствами. Это позволяет нам разрабатывать комплексные медицинские решения для людей всех возрастов. И поэтому я могу сказать, что в медицине всегда будут неудовлетворенные потребности, а мы как компания всегда будем среди тех, кто ищет ответы на эти запросы.