Лев Лурье рассказал о признаках конца эпохи в России и Петербурге

Петербургский историк Лев Лурье (Фото: Светлана Холявчук/Интерпресс)

Историк и журналист Лев Лурье провел в Петербурге лекцию «Конец бездарной эпохи». По просьбе РБК Петербург он расшифровал заключенный в названии тезис. В интервью изданию Лев Лурье объясняет, почему сейчас, вместе с завершением календарного десятилетия кончается историческая эпоха и в чем заключаются шансы Петербурга на расцвет в наступающей новой реальности.

ПОКОЛЕНИЯ ВЫСТРОИЛИСЬ В ОЧЕРЕДЬ

— Из чего следует, что какая-то эпоха сейчас завершается?

— Из ряда событий — не только в России, но и в мире. В Европе повестка меняется в связи с тем, что Англия или останется в ЕС на определенных условиях или произойдет Brexit. Мы видим, как слабеют позиции традиционных партий, прежде всего, в Германии, и как меняется Германия вообще. Я думаю, что в результате героического решения Ангелы Меркель, которая спасла миллионы беженцев с Ближнего Востока, немцы освободились от комплекса исторической вины. Поэтому я ожидаю какой-то новой роли Германии в Европе. 

Если говорить про нашу страну, то рецессия, которая продолжается уже 10 лет, не может длиться вечно. Существует физический запас прочности социально-экономической системы, живущей без роста, и он исчерпывается. Кроме того, несколько поколений российских людей выстроилось в очередь за тем, чтобы реализовать того Наполеона, который спит у многих в груди. От поколения первых капиталистов — тех, кто родился в середине 1960-х; условно, поколения Романа Абрамовича — до родившихся в 1980-е и 1990-е. Если первые капиталисты получили материальный достаток, но так и не реализовались политически, то у новых поколений нет ни того, ни другого. Если молодые люди — не гении в области IT, то никаких настоящих шансов нынешнее общество им не предоставляет.

В каждом поколении есть харизматики, максималисты. Стремление к реализации, для которой в эпохе рецессии нет условий, вызывает изменения. Привод знаменателя к числителю, к обычаям и потребностям большинства, мне кажется, произойдет имманентно, вне нашей воли. История знает разные пути для этого: иногда улучшения приходят через период ухудшений. Так или иначе, как учит нас Маркс, а также и Вебер, медленные изменения, не зависящие от власти, а происходящие внутри общества, очень важны.

РАСЦВЕТ САМОДЕЯТЕЛЬНОСТИ

— Почему завершающееся десятилетие вы назвали «бездарным»?

— Потому что в нем ничего не происходит. О бездарности можно говорить на фоне двух предыдущих десятилетий, дико энергичных. Если сравнивать с дореволюционной Россией, то наши 1990-е и 2000-е годы — это как 1800-е и 1810-е, а также 1860-е и 1870-е. За периодами решительных реформ обязательно следуют десятилетия рефлексии, обдумывания, не-делания, усталости от изменений. Победители начинают медленно переваривать добычу, понимая, что всякое движение угрожает достигнутому ими положению.

— И в культуре наступает застой?

— Бездарные, с точки зрения общественной жизни, эпохи не сопровождались деградацией культуры — ни раньше, ни сейчас. В 2010-х годах мы наблюдали постепенное уменьшение влияния Пелевина и Сорокина и повышение роли Дмитрия Быкова. И вообще — повышение роли просветителей.

— Потому что растет интерес публики к просвещению?

— Да, заметно растет, на фоне упадка официального образования и роста влияния интернета. Мы наблюдаем колоссальный рост числа лекций, экскурсий, мастер-классов, центров внеклассного обучения — это все формы самообразования. Вообще, самодеятельность, в самом широком смысле слова, от благотворительности до частных детских садов и домов культуры — доминирующий тренд. Идея того, что я узнал что-то не от университетского профессора, а от некоего умника, который учит по интернету или выпустил книжку, становится все более и более влиятельной.

С точки зрения культурного потребления мы видим рост интереса не только к лекциям, но к различным медленным занятиям — к выставкам, к симфонической музыке — не к року, к музыкальному театру в Петербурге и драматическому театру в Москве.

С точки зрения коммуникаций между людьми примета времени — влияние сетевых сообществ, включая совсем локальные: сетевая страница того или иного дома или родительского собрания в классе.

— Это примета бездарной эпохи?

— Или, возможно, ее завершения. Сетевые сообщества меняют доминирующий до сих пор в России способ поведения: если что-то кому-то не нравится, нужно обращаться в райком партии или ЖЭК, или, что надежнее, к дяде прокурору и однокласснику менту. И вот этот способ сменяется идеей: нужно написать пост. И посты реально помогают. Так образуется внутреннее государство, которое позже реализует себя как внешнее.

Недавние акции солидарности болельщиков имеют, на мой взгляд, огромное значение — как иллюстрация навыков самоорганизации, вышедшей за пределы интернета. Потому что ни в каком сне я не мог себе представить, что зенитовская «Ландскрона» поддержит «Фратрию» «Спартака».

КУЛЬТУРА ТАЙМАУТА

— Дом Культуры Льва Лурье — один из игроков туристической индустрии. Туристический бум в Петербурге — важный для города итог десятилетия?

— Есть две причины высокой туристической активности: у людей образовался навык самостоятельных путешествий и одновременно упала покупательная способность. С этим я связываю рост внутреннего туризма. Петербург — один из его главных выгодоприобретателей; он действительно переживает туристический бум.

Вообще, хотя от городской власти, на мой взгляд, не исходило совсем никаких интересных импульсов, для самого города десятилетие не было пустым. Городом — прежде всего, его средним и малым бизнесом, что было нехарактерно для Питера раньше — приход «Газпрома» и ЧМ-2018 были отыграны очень серьезно.

С одной стороны, были реализованы крупные проекты — ЗСД, стадион, два моста через Неву, «Лахта Центр». Здесь влияние федерального центра, надо отдать ему должное, сказалось позитивно. И благодаря башне «Газпрома», а также переосмыслению территории «Севкабеля», Петербург получил два новых выхода к морю, вполне живописных и европейских. С другой стороны, как бы мы ни относились к петербургским архитекторам, качество того, что они в среднем делают — в частности, в районе «Лахта Центра» и стадиона — значительно выше того, что они делали в 1990-е и 2000-е годы. На севере города появился вполне нестыдный район, среднеевропейский. Не хуже, чем в Варшаве или Гданьске.

Также важнейшая перемена — необычайное разрастание симпатичной малой уличной инфраструктуры, состоящей из стильных книжных лавок, мастерских по ремонту велосипедов, маленьких магазинов подержанной одежды, и так далее. Мы видим расцвет крафтовых баров — это вообще феноменальное явление.

— Феномен улицы Рубинштейна важен для Петербурга?

— Нет, мы уже прошли этот этап. Рубинштейна постепенно сменяется Некрасова и Жуковского (в этом же ряду — Кирочная, Загородный и Разъезжая, бойкие улицы Петроградской стороны и Васильевского острова).

Нулевые годы — это Думская, клубы. Десятые стали расцветом Рубинштейна, улицы ресторанов и шумных ночных загулов. А Жуковского и в целом район, прилегающий к Литейному проспекту — гораздо более спокойный, демократичный, семейный, всепогодный, дешевый. Это культура европейских баров — взаимодействия, общения. Культура таймаута.

ПЕТЕРБУРГ НА НИЗКОМ СТАРТЕ

— Если Петербург становится современным европейским центром, с точки зрения городской культуры, у него есть шансы на продолжение туристического бума?

— Я бы сказал, что Петербург стоит на низком старте — не только в туризме. Его перспективы зависят, конечно, от многих факторов вне его. Но очевидно, что если будут какие-то деньги и возможности для партнерства с Европой, то город сможет их использовать.

Когда Петр задумывал Петербург как окно в Европу, это была авантюра. Петербург редко когда в своей истории бывал окном в Европу. Но сейчас эта метафора становится реальностью. Это касается и городской среды, и туристического бума, и портовых проектов в Ленобласти, и Северного потока — все в одну копилку.

Мне кажется, что позитивная перемена — появление 300 новых независимых муниципалов. Потому что это проявление той самой тенденции к самоорганизации, которая, возможно, открывает выход из бездарной эпохи. Людям становится интересно воздействовать на среду, в которой они живут.

Повтор публикации от 12.12.2019