В поисках рецепта: почему спор о гомеопатии важен для общества в целом
В детстве мне очень помогла гомеопатия. Помню, как лежал первоклассником в больнице: взрослые в белых халатах делали со мной что-то страшное, больное и стыдное, ничего мне не объясняя и срываясь на крик по любому поводу. Переполненная палата, мерзкая еда, редкие приходы родителей... А лучше никак не становилось: все та же режущая боль в животе, горечь во рту. Сам ли я уговорил родителей меня забрать или выписали, поставив правильный диагноз, уже не могу сказать.
И помню старичка-гомеопата, глухого после фронтовой контузии, который бережно и осторожно меня ощупывал, показывал какие-то непонятные шарики и очень подробно рассказывал, когда и какие принимать. А еще говорил про строгую диету, правильный режим и все такое прочее. Ему я поверил. И к подростковому возрасту о своем диагнозе забыл — только недавно на УЗИ мне подтвердили, что да, есть особенности в строении желчных путей, но в пределах нормы.
Меня вылечили шарики, в каждом из которых была лишь пара молекул действующего вещества, подобранного наугад? Или мой организм просто перерос свою болезнь, справился с ней сам при помощи строгой диеты и режима? А может быть, дело еще и в том, что я почувствовал заботу и любовь? Мне порой очень не хватало родительского внимания, а тут, хочешь не хочешь, каждые четыре часа надо было принимать шарики. Так что сработало, даже если дело и не в микродозах.
Ни наука, ни лженаука
Гомеопатия, конечно, не наука. Она не пользуется научным методом, например, гомеопаты не проводят «двойного слепого» тестирования новых лекарств. При таком испытании две группы пациентов примерно одинакового состава получают одни и те же таблетки, только одна группа с действующим веществом, а другая без. Обе верят, что проходят настоящее лечение. И, что самое интересное, даже врачи не знают, какая группа получает лекарство, а какая пустышку (потому и «двойное слепое»). Зачем? Да просто потому, что врачи тоже люди, своим поведением они могут подсказать пациентам, у кого больше надежд на выздоровление. Да и просто одним улыбаться чаще, чем другим.
Так, и только так можно проверить, зафиксировано ли статистически достоверное улучшение в одной из групп, воздействует ли лекарство на больной орган желанным образом. Это и есть научный эксперимент. Но вся штука в том, что гомеопат и не пытается воздействовать на отдельный орган — он работает с целым организмом, в идеале работает лично и индивидуально (так что все эти массовые продажи гомеопатических средств в аптеках выглядят полной профанацией самой идеи).
«Двойной слепой» метод в гомеопатии неприменим точно так же, как, к примеру, в психотерапии или религии. Нельзя вести беседу с психоаналитиком или исповедоваться священнику так, чтобы оба участника заведомо не знали, то ли это всерьез, то ли пустая болтовня. Нельзя собрать точную статистику, сколько людей и в какой степени поправили свое здоровье путем приема шариков или избавились от комплексов путем посещения психолога. Но ведь это совсем не значит, что гомеопатия, психотерапия или религия бесполезны! Они всего лишь не являются наукой в отличие от современной медицины.
Так права ли комиссия при Российской академии наук, объявившая гомеопатию лженаукой? На первый взгляд, нет. Ненаука и лженаука различаются точно так же, как игрушечные деньги из настольной «Монополии» и фальшивые купюры, на которые злоумышленник пытается купить настоящие товары. Очевидно, что гомеопатия имеет право на существование, пока есть те, кому она помогла. Например, я. И совсем не исключено, что когда-нибудь будет предложена научная теория, которая объяснит механизм ее действия с помощью строго научного метода. И в то же время было бы абсолютно недопустимо признавать наукой то, что ею не является, вводить в оборот игрушечные деньги, которые каждый может нарисовать у себя дома.
Натиск архаики
Вроде бы все просто, но почему этот спор приобрел такую остроту именно сейчас? Приведу другой пример из собственного опыта. Рядом с моим домом периодически появляются маленькие магазинчики с продуктами или, скажем, товарами для животных — но закрываются, как правило, через полгода-год. И на их месте открываются сетевые супермаркеты и аптеки, аптеки, аптеки. За пять минут по дороге к метро я их прохожу пять штук, готовится к открытию шестая. И бывая в дальнем и ближнем зарубежье, я убеждался, что в Москве лекарства, как правило, заметно дороже. Видимо, наценки очень велики, а рынок достаточно стабилен: от лекарств отказываются в последнюю очередь.
Значит, это всего лишь борьба за рынок, попытка вытеснить с аптечных полок гомеопатические препараты (которые, повторюсь, и не должны продаваться безадресно, «от головы или от живота»)? Не думаю. Наука в нашей стране ведет тяжелые арьергардные бои, отступая под натиском донаучной архаики. Оказывается, существует длинный список успешно защищенных диссертаций, которые гомеопаты оценивают как «свои». Не будучи медиком, я не могу оценить качество каждой из них, но знаю по опыту, что наукой нередко притворяется нечто совсем другое.
Есть пример и похлеще гомеопатии. Диссертация доктора исторических наук Владимира Мединского, по сути, была построена на следующем тезисе: научно лишь то, что соответствует государственным интересам. Понятно, что с научным методом такой подход тоже принципиально несовместим, и вот было подано заявление с просьбой лишить его научной степени и теперь ученые советы перебрасывают его диссертацию друг другу, как горячую картофелину: и зарубить страшно, и утвердить совестно.
Впрочем, если в стране все больше вывесок, за которыми фейковая пустота, стоит ли удивляться положению дел с наукой? Всегда ли у нас суды восстанавливают справедливость, всегда ли выборы обеспечивают честную политическую конкуренцию? Может, ну ее, эту науку, жили же деды и прадеды без нее — и ничего? Храмы строили без единого гвоздя, и духовность процветала.
Конец детства
Но все же есть причина, по которой начинать стоит именно с науки. Характерная особенность настоящего ученого — самоограничение. Это пропагандист легко может ответить на любой вопрос, а ученый не боится сказать «я не знаю». Но уж то, что ученый может описать, он описывает доказательно и насколько возможно точно.
Наше общество привыкло к социальной гомеопатии. Оно лечит рецидивы сталинизма микроскопическими дозами диктатуры, тоску по великой империи — такими же микровливаниями имперских символов. Оно не хочет попасть в сильные и профессиональные руки больших людей в белых халатах (экономистов, политологов и т.д.), подозревая в них если не вредителей, то по крайней мере равнодушных исполнителей стандартных протоколов. И не без оснований, похоже, — опыт 90-х оказался непростым. Лучше уж сахарные шарики.
И начать стоит прежде всего с трезвой оценки сложившейся ситуации. Споры вокруг разнообразных моделей или терминов (например, «гибридный режим») и есть, по сути, возвращение научного подхода в публичное пространство. Как всегда, можно свалиться в две крайности. Первая, более очевидная, заключается в отказе от науки ради плясок с бубнами вокруг идеологических или еще каких идолов. А вторая — в том, чтобы объявить академическую науку в ее нынешнем состоянии непреложной истиной (что противоречит ее основному принципу непрерывного развития и приращения знаний) и запретить все, чего она пока не объяснила, со «строго научной точки зрения».
Нашему обществу, похоже, наконец-то стали интересны такие предметы — об этом, в частности, свидетельствует возрождение научно-популярной литературы, которую совершенно невозможно было найти на полках магазинов лет десять назад. Спор о гомеопатии — частный случай, и он важен не только для тех пациентов, кто выбирает метод лечения. Он важен для нашего общества в целом: оно ищет адекватный язык для описания окружающей действительности, ищет рецепт для преодоления привычных недугов, одновременно не веря, что сможет от них избавиться. Оно похоже на небогатого посетителя аптеки, замершего в растерянности перед прозрачными шкафчиками со множеством лекарств в ярких упаковках с непонятными словами.
И больше нет доброго дяди, который выпишет единственно правильные шарики или таблетки. Детство-то закончилось.
