Версальское перемирие: как Путин и Макрон искали общие ценности
Когда в 1973 году в Рейкьявике президент США Ричард Никсон стал настаивать на том, чтобы президент Франции Жорж Помпиду побыстрее принял условия «Года Европы», инициативы Генри Киссинджера, предполагавшей восстановление ухудшившихся евроатлантических отношений, глава французского государства уклончиво ответил: «Зачатие — гораздо более интересное занятие, чем рождение ребенка».
Если 29 мая 2017 года в Париже и произошло зачатие нового типа российско-французских, а точнее, российско-европейских отношений, то тактико-технические характеристики продукта, которому предстоит увидеть свет, совершенно неясны.
Делегат от ЕС
Нынешние российско-французские отношения очень трудно оценивать в терминах двустороннего сотрудничества или взаимного неприятия Франции и России. Потому что это де-факто отношения с Европой. Именно Европа (уже не Запад в целом: Ангела Меркель констатировала отторжение англо-саксонского мира) делегировала Эмманюэля Макрона для тестовой встречи с Владимиром Путиным. Принципиально новая фигура, молодой и энергичный президент Франции, прекрасный актер, контролирующий, точнее, темперирующий свои публичные эмоции, — это ровно то, что надо, чтобы прощупать реакции российского президента на четвертом году конфронтации России с западным миром и на фоне отложенного (как раз благодаря победе Макрона над Марин Ле Пен) раскола Европы.
Пройдя испытание нарочито жестким рукопожатием Дональда Трампа, французский президент выдержал и холодноватый, усталый взгляд Путина. К тому же он и с самого начала не собирался, как Джордж Буш-младший, «заглядывать в душу» российского руководителя и открыто говорил, что нужна не «персональная химия», а решение вопросов. И это он так не специально: те, кто общался с инвестиционными банкирами, знают, что их взгляд на партнеров и на мир отличается от политического или общественно-благотворительного — он необычайно прагматичный, быстрый, напористый. И предельно откровенный. Естественность, с которой Макрон пообещал расширение санкций в случае эскалации на Украине или обвинил RT и «Спутник» в клевете в свой адрес, вполне гармонировала с уважительным тоном разговора с Путиным. Он не хотел сделать российскому президенту приятное или неприятное. Просто говорил прямо. И на пресс-конференции Путин выглядел младшим партнером, сознательно отдавшим инициативу хозяину и даже привычно не ответившим резкостью на слова президента Франции. Лишь раз российский президент намекнул на зависимость Франции от США — упомянув неясную степень самостоятельности французов «в вопросах оперативного характера» в проамериканской коалиции в Сирии.
Этот намек был не вполне точным: в традициях французской внешней политики — ни в чем не уступать Соединенным Штатам. Франция дуопольно главенствует в европейской политике — когда с Великобританией, а когда — с Германией. Никсон даже восхищался харизмой и самостоятельностью Де Голля, когда тот говорил, что участие Франции в НАТО будет означать в случае военных действий ведение не французской, а американской войны. Впрочем, и с остальными французскими президентами американцам было не легче. И в то же время, как выяснилось во время саммита G7 в Таормине, единственным человеком, который признал за Трампом способность слушать, был Макрон. Что именно слышит или не слышит американский президент, уже не слишком интересует Ангелу Меркель или Дональда Туска — их терпение лопается.
