Протест не для всех: почему экономические проблемы не объединяют россиян
Российский президент не успел еще подписать закон о повышении пенсионного возраста, а опросы общественного мнения уже зафиксировали снижение готовности населения протестовать против этой «антинародной» меры. Еще недавно казалось, что критики властей будут «капитализировать» возможный протест чуть ли не долгие годы, но сейчас им, видимо, придется скорректировать свои планы. Не исключено, что пенсионная тема уйдет на второй план.
Естественно, не может не возникнуть вопрос: неужели россиянам настолько безразлично их собственное будущее? И может ли вообще что-либо спровоцировать в России реакции, сходные с теми, которые наверняка проявились бы в европейских странах в подобной ситуации? На мой взгляд, на эти вопросы имеются ответы и они могли быть предвосхищены «архитекторами» пенсионной реформы задолго до ее начала.
Экономическая стихия
Тот факт, что протест против «реформы» умер, не родившись, указывает на крайне примечательную особенность не только российского, но, скорее, даже всех постсоветских обществ. Соответствующие страны прошли сквозь драматические экономические испытания (ВВП в России в конце 1990-х годов падал на 44,7% от показателя 1989 года, на Украине — на 63,5%, в Молдавии — на 69,4%, а в Грузии — почти на 75%), и при этом выступления граждан против экономической политики своих правительств практически отсутствовали. В той же России единственным значимым протестом, потребовавшим от властей пересмотра своей позиции, стали выступления против «монетизации льгот» в 2005 году; на Украине, в Белоруссии или Молдавии таких случаев я и вовсе не могу назвать. Напротив, серьезные выступления против властей были практически везде обусловлены политическими причинами: фальсификацией результатов выборов либо серьезными подозрениями в таковой (Грузия — 2003 год; Украина — 2004-й, Белоруссия — 2010-й; Россия — 2011-й) или явным нарушением руководством той или иной страны ранее данных обещаний (продолжения проевропейского курса, как на Украине в 2013 году, или отказа от перемещения из одного кресла в другое, как в Армении в 2018-м). Причем почти все такие выступления происходили отнюдь не на фоне экономического кризиса, а зачастую на локальных пиках хозяйственного подъема (как на Украине или в Белоруссии) или в период, когда кризис был уже позади (как в России). На мой взгляд, эту закономерность вполне можно объяснить и подобное объяснение поможет понять, почему так быстро «слился» пенсионный протест.
С одной стороны, граждане постсоветских стран, по-видимому, проводят очень четкую черту между экономикой (которая представляется им неким «объективным явлением») и политикой (выглядящей крайне персонифицированной и отчасти волюнтаристской). Судя по всему, они считают, что на экономические факторы власти эффективно влиять не могут. Снижение цен на нефть, сокращающее доходы бюджета; стихийный выход инвесторов в доллар, обрушивающий национальные валюты; падение цен на недвижимость и активы, обесценивающее сбережения, — мало кто возлагает персональную ответственность на власть за такие события, причем не только в России, но и в мире. Однако нашей особенностью является то, что за пределами обсуждения остаются и более тесно связанные с властью экономические тренды — повышение налогов, несправедливая приватизация, обесценивание банковских вкладов или те же заморозка пенсионных накоплений и повышение возраста выхода на пенсию. Власти предпочитают объяснять это «объективными факторами» — от действий прежних руководителей до особенностей демографической ситуации, и эти оправдания действуют практически безотказно.
При этом готовность людей к протестам обусловлена не глубиной проблем, а их масштабом: граждане готовы возмущаться только в случае, если затронуты интересы конкретной социальной группы. Так было с шахтерами, перекрывавшими дороги в 1992 и 1998 годах; с жителями Пикалево, ощущавшими в 2009 году несправедливость и безысходность именно своего положения; да и с теми же лишившимися бесплатного проезда или лекарств пенсионерами в 2005-м.
Однако если проблемы — даже явно рукотворные — касаются всех, протеста ждать не стоит. За примером не нужно ходить далеко: повышение НДС на 2 п.п. (то есть более чем на 11%) с 2019 года принесет казне (и, соответственно, отнимет у потребителей) в первый же год больше денег, чем пенсионная реформа, но данный шаг не вызвал и подобия недовольства. Между тем в случае с повышением пенсионного возраста четко определяемая социальная группа (пенсионеры) как раз не затронута переменами — они уже вышли на пенсию, и их доход гипотетически скорее вырастет, чем сократится; в то же время потеряют от реформы все работающие граждане, а они настолько различаются по возрасту, роду занятий и степени доверия властям, что любая попытка консолидации протеста изначально была обречена на провал.
Объединяй и властвуй
Можно сказать, что стабильность постсоветских политических систем обусловлена как непониманием населением соотношения, в котором находятся экономика и политика, так и неготовностью людей защищать права масс, а не отдельных обиженных в той или иной конкретной ситуации групп. При том что в развитых странах верным способом подорвать легитимность власти является попытка повысить налоги, увеличить продолжительность рабочего дня и провести пенсионную реформу. Здесь можно вспомнить общенациональные забастовки против «плана Жюппе» во Франции в 1995 году или против реформы трудового законодательства, предпринятой правительством Маттео Ренци в Италии в 2014 году. После 1980 года именно общие изменения экономической политики или пенсионного законодательства стали основными причинами всеобщих забастовок в странах Западной Европы.
В России и других постсоветских странах эти шаги, как мы уже видели, выглядят вполне простительными для правящей элиты. Между тем как раз такое положение вещей (порожденное не столько наглостью власти, сколько пассивностью населения) обусловливает последовательный демонтаж институтов, присущих современному обществу. «Вертикаль власти» и «ручное управление» хорошо подходят к ситуации, когда элита озабочена решением точечных проблем, а не системными вызовами.
В древности власть имущие сформулировали максиму divide et impera (разделяй и властвуй) — принцип, который был исключительно эффективен в доэкономическую эпоху, когда власть оставалась эквивалентна прямому насилию и рецепт ее сохранения состоял в том, чтобы не ожесточать против властителя слишком большое количество людей одновременно. В нынешних постсоветских обществах с их безусловным приматом экономических стимулов и ценностей все выглядит иначе: теперь чем более деполитизировано действие и чем большее число людей оно затрагивает, тем меньше шансов увидеть ответную реакцию общества. Сoadunatio et impera (объединяй и властвуй) — вот новый принцип, прекрасно усвоенный современными политтехнологами. И, судя по всему, до тех пор пока Россия будет оставаться социально «единой», шансов стать не только справедливой, но даже хотя бы минимально современной у нее просто нет.
