Ректор Европейского университета — РБК: «Мы будем отутюженным вузом»
Европейский университет в Санкт-Петербурге почти год отстаивает свое право вести образовательную деятельность. 1 апреля 2016 года Рособрнадзор отозвал у учреждения госаккредитацию. С тех пор университет с переменным успехом судится с ведомством: летом прошлого года Виталий Милонов, в то время депутат петербургского заксобрания, пожаловался на вуз в прокуратуру. После этого в университет пришли с инспекциями 11 контролирующих ведомств, два из которых обнаружили нарушения. 20 марта 2017 года суд аннулировал лицензию вуза на образовательную деятельность.
Вуз был основан в 1994 году при поддержке первого мэра Санкт-Петербурга Анатолия Собчака. В первые годы своей работы университет фактически существовал на гранты фондов Макартуров, Форда и Сороса (в 2015 году эти организации были признаны нежелательными в России). Университет лидирует в рейтинге Минобрнауки по показателям научно-исследовательской и финансовой деятельности. Также вуз оказался в числе лидеров по количеству публикаций, индексируемых в международной системе Web of Science.
«Мы не либеральничаем на западные деньги»
— Почему на вас оказывается давление?
— Мы знаем формальную причину: летом депутат Милонов написал запрос в Генеральную прокуратуру, и она послала к нам несколько проверок. Одиннадцать ведомств начали проверять качество нашего образования и как мы пользуемся федеральным памятником, которым является наш дворец [особняк графа А.Г. Кушелева-Безбородко, который занимает университет]. Из этих 11 проверок девять закончились обычным результатом. Но две завершились проблемами, и мы не предполагали, что они будут такими серьезными.
— А неформальная причина? Одна из гипотез касается связи Европейского университета с Алексеем Кудриным [председатель комитета гражданских инициатив, бывший министр финансов, который входит в попечительский совет ЕУСПб]. Считается, что таким образом по нему пытаются нанести удар.
— Мы ученые, мы видим некоторую эмпирическую реальность, которую можем регистрировать, видимую часть айсберга. Выяснить, есть ли невидимая подоплека, — это задача совершенно другой профессии. Например, журналисты могут предложить гипотезы, объясняющие, есть ли у этого айсберга невидимая часть. А мы, честно говоря, не натренированы на такого типа деятельность. Думаю, когда мы дождемся окончания «соревнования миннезингеров» — я имею в виду журналистов, которые производят интерпретации, — мы просто выберем самую удачную, которая будет вписываться во все знаемые нами факты. А сейчас, честно говоря, не хочется тратить время на выбор лучшей из гипотез. Хочется закончить эту судебную канитель и перейти к нормальной научной работе.
Я не думаю, что происходящее имеет прямое отношение к Кудрину. Во-первых, потому что в попечительском совете у нас много значимых людей. Во-вторых, Алексей Леонидович находится в нашем попечительском совете очень давно. И у него есть много других учебных заведений, которым он помогает или где он попечительствует. Кстати, он является деканом одного из факультетов Санкт-Петербургского университета. Если эта гипотеза была бы верна, почему надо было выбирать именно нас? Не очень понятно. Почему не Фонд Гайдара или Центр стратегических разработок, где сейчас концентрируется его деятельность?
— Есть еще одна гипотеза: ваше здание на Гагаринской улице представляет интерес для определенных структур [по данным Фонда борьбы с коррупцией, соседний корпус приобрел в собственность связанный с премьер-министром Дмитрием Медведевым фонд «Дар»].
— Гипотеза здания возникала, еще когда у нас были проблемы в 2008 году. Тогда у нас был «пожарный кризис». У нас был грант от Евросоюза, который, как мы думали, мы взяли на нашу обычную деятельность — исследование политических систем. В контракте, который мы подписывали тогда с Евросоюзом, среди 115 страниц убористого текста упоминалась и деятельность, которую можно было сформулировать так: «Обучение представителей политических партий методам наблюдения за выборами». В Кремле кто-то посчитал тогда, что это не обычная образовательная деятельность и не то, на что нам выдавалась лицензия. Тогда пожарные, которые уныло регистрировали все особенности неправильных перепланировок нашего дворца каждый год, вдруг обнаружили одним ударом 52 нарушения. Но в тот момент, по крайней мере, мы достаточно быстро нашли причину. Грант мы сдали обратно Евросоюзу и никого больше не учили методам наблюдения на выборах. А с помощью пожарных мы переоборудовали здание и из суда вышли без проблем.
Конечно, университет был закрыт 42 дня. Но, по крайней мере, тогда была очевидна причина. В отличие от нынешней ситуации. Гипотеза, связанная со зданием, любима теми, кто видит везде некие материальные интересы. Но вот за те почти что девять месяцев, которые прошли с начала июльских проверок, не появился человек, который бы пришел и сказал: вы должны сделать следующее, и ваши проблемы будут решены. За это время мы почти что завершили тендер [на приспособление здания под современные образовательные нужды]. Мы согласовали проект реставрации и реконструкции. Это громадное количество бумагооборота и действий, которые наши недоброжелатели, если они где-то прячутся за сценой, могли бы блокировать. И выставить какой-нибудь ценник. Но этого не произошло.
— Политические причины событий 2008 года были более очевидны?
— Да. В неформальных переговорах они были достаточно быстро сформулированы тогда другой стороной и оказались связаны с кремлевским представлением о том, как надо было проводить выборы в тот момент. Нам было сказано, что образовательные организации не должны вмешиваться в этот процесс. Мы не могли с этим не согласиться, ведь мы и не вмешивались, и продолжительного давления не было. С 2008 года до лета 2016 года мы занимались наукой и не чувствовали особого пристального внимания. Сейчас же я не имею ни одного предложения ни от правительства Санкт-Петербурга, ни от федерального правительства, ни от людей, связанных со строительным бизнесом, которых все пытаются изобразить как заинтересованных в этой ситуации.
Причины происходящего лежат на поверхности. Милонов представляет целый класс людей, которые считают, что мы преподаем не то и, возможно, не так. И эти люди считают, что мы либеральничаем на западные деньги, забывая, что этих западных денег нет давно, а либеральничание — их фантазия. Мы занимаемся не только политическими исследованиями, но и, например, проблемами народов севера, изучаем, что происходит с рынком труда, и так далее и тому подобное. Вы ведем нормальную научную деятельность. Просто для некоторых мы являемся символом определенного стиля жизни. Что тут поделаешь.
«Нашей идеей было сделать республику ученых»
— Университет предложил городу за 2 млрд руб. из собственных средств приспособить свое здание под образовательные нужды. Это так и не было реализовано?
— Все согласования мы прошли, работали вместе с инспекторами комитета по городскому контролю, использованию и охране памятников последние два года, разрабатывая проект архитектурной перестройки здания. Нашей идеей было сделать из бывшего дворца настоящую республику ученых. Чтобы человек, заходя туда, чувствовал, что это круто — заниматься общественными науками; что это здание принадлежит народу и ученым. Теперь правительство города должно подписать соглашение, чтобы мы, наконец, начали перестраивать это здание и адаптировать его под современные нужды, как это называется техническим языком в строительной индустрии. Но сейчас у нас достаточно странная ситуация: город вдруг решил 27 декабря, что у нас есть проблемы с арендой.
В городе, конечно, много дворцов. Но учитывая, что в стране не лучшая экономическая ситуация, где еще можно найти 2 млрд руб., которые помогут сделать дворец центром интеллектуальной жизни Петербурга?
— А какого рода нарушения вам вменяют?
— Вещи, которые обнаружила комиссия, когда пришла проверять состояние здания летом этого года, были давно известны инспекторам. Существует акт 2013 года: комитет рассматривал, как мы пользуемся зданием, и не обнаружил никаких угрожающих перемен. В 2013 году было признано, что мы всё используем стопроцентно правильным образом.
А летом 2016 года, когда они пришли по письмам господина Милонова и других заинтересованных граждан, у нас были обнаружены три основных огреха. Первый — это пластиковые окна внутреннего фасада, которые были сделаны без разрешения комитета, но полностью повторяли окна на переднем фасаде здания, которые, в свою очередь, были тщательно перестроены с разрешения комитета. Второй — это временные перегородки внутри здания. Они были нужны как по пожарным требованиям, так и из-за некоторых адаптаций в наших помещениях, которые случились за долгие годы пользования ими. Опять же в 2013 году это никого не волновало, а сейчас стало вдруг волновать. Ну и также существует проблема флигеля во дворе, который был построен в 1979 году Институтом охраны труда, но не был отражен почему-то в документах города. Его сооружение приписали нам. Мы доказывали в суде, что это не наша постройка, предъявляли советские чертежи.
— Если университет все-таки лишится этого здания, как это на нем скажется? У вас есть какие-то запасные варианты?
— Мы пока до конца это не прорабатывали. Естественно, если бы город разрешил нам начать перестройку, на ее время нам надо было бы куда-то переезжать. То есть у нас должно было быть запасное здание. Но все эти варианты до конца не согласованы. Сейчас понятно, что если суды будут не в нашу пользу, то нам придется искать альтернативу. От замначальника комитета имущественных отношений Александра Германа мы знаем, что они не будут нарушать учебный процесс. Имеется в виду, что до лета пусть ребята сидят в этом здании и ищут замену на случай, если проиграют суд. Вот время на поиски у нас есть.
— Вы обсуждали эту ситуацию с чиновниками с глазу на глаз?
— Мы отправляли официальный письменный запрос на имя губернатора — напоминали, что президент давал поручение летом 2015 года помочь с перестройкой дворца, и спрашивали, как в связи с этим городская администрация может разрывать договор аренды. Но пока мы не получили письменного ответа и не можем говорить об их официальной позиции.
Естественно, было много и телефонных разговоров. Вы иногда пишете: «Представитель Кремля, пожелавший остаться анонимным, сообщил, что передача Исаакиевского собора Церкви не была согласована с президентом». Так вот, наш «источник в администрации губернатора, пожелавший остаться неизвестным», сообщил, что, с их точки зрения, мы допустили очевидные нарушения. Две из 11 проверок, прошедших у нас летом, разрешились проблематичными ситуациями: одна —с Рособрнадзором, вторая — с городом; каждая из них сейчас рассматривается в суде. Нам сказали: разбирайтесь с ними там. Если разберетесь, мы будем смотреть, что с этим делать.
«Университету придется как фениксу снова получить лицензию»
— У вас есть какой-то план действий на случай, если лицензия все-таки будет прекращена?
— Этот план существует давно, еще со времен первой встречи с Рособрнадзором, когда мы согласовывали свои позиции у вице-премьера Ольги Голодец. По их словам (чиновников Рособрнадзора. — РБК), получилась такая юридическая казуистика, что лучше бы нам самим сдать лицензию и получить новую. Они отметили, что к качеству образования у них претензий нет.
Но мы-то настаивали на том, что на тот момент, когда мы стали с ними встречаться, у нас уже огрехов не было (Рособрнадзор на повторной проверке обнаружил у вуза четыре неустраненных нарушения, которые касались наличия спортзала и формальных требований к преподавателям. — РБК). А их внутренний акт говорил, что эти огрехи есть. Этот документ от нас скрывали месяц, я его увидел впервые только на совещании у Голодец. Поэтому, естественно, мы пошли в суд, пытаясь добиться правды.
Но и сейчас перспектива получить новую лицензию остается. Если все-таки суд подойдет формалистически, исходя из буквы закона, а не духа, и все-таки нашу лицензию заберут за то, что некоторые бумажки были представлены инспекторам Рособрнадзора в неадекватном виде, мы просто пойдем заново лицензироваться.
— Как вы оцениваете вероятность того, что у вас будет новая лицензия?
— То, что она будет, — это 100%. Но не хочется заниматься сменой лицензии, потому что тогда нам придется на время раздать студентов в подобные нам университеты, где есть схожие программы. Это, как вы понимаете, все-таки сильное нарушение жизни студента и нашей тоже.
Процедура получения лицензии не менялась в последнее время. Мы проходили эту процедуру много раз. И пройдем еще раз. А если нас будут проверять — у нас уже пять юристов. Не было ни одного, когда они впервые пришли. И теперь уж мы точно знаем, какие бумажки в каком виде содержать. Я думаю, что мы будем образцово-показательным отутюженным вузом, если они все-таки попытаются закатать нас в асфальт. Университету придется как фениксу снова получить лицензию на существование.
БАНК ВТБ (ПАО). ГЕНЕРАЛЬНАЯ ЛИЦЕНЗИЯ БАНКА РОССИИ № 1000. РЕКЛАМА. 0+
Ставки по кредиту ниже
от 30 тыс. до 40 млн ₽
Оставьте заявку онлайн
Оформить прямо сейчас
