Алексей Улюкаев — РБК: «Без реформ невозможен рост экономики на 4%»
О санкциях и деле ЮКОСа
— Алексей Валентинович, как власти будут реагировать на арест активов в Европе по делу ЮКОСа?
— Это вполне прогнозируемая мера, ничего сверхъестественного в ней нет. Мы такие риски видели раньше. Решение стокгольмского арбитража дает некоторые основания странам такие действия предпринимать. Мы считаем их недружественными и неправомерными, оспорили соответствующее арбитражное решение. Будем добиваться отмены таких мер.
— Имущество российских компаний за рубежом входит в группу риска?
— Конечно. Мы проходили такого рода испытание по делу компании Noga, которая в течение ряда лет провоцировала власти некоторых стран на принятие таких мер. Тогда наши правовые службы смогли эту проблему решить, и у меня есть основания полагать, что и с нынешней ситуацией мы справимся.
— Будет ли Россия вводить новые контрсанкции при усилении санкционного режима в отношении нашей страны?
— Маловероятно введение новых санкций. Это консенсусное решение [вводить или не вводить санкции], и многие страны Евросоюза не готовы к таким дополнительным негативным действиям. Речь идет о продлении нынешнего санкционного режима. В этом случае наша естественная реакция — продление продуктового эмбарго, введенного в августе прошлого года.
— Список товаров под эмбарго будет меняться?
— Он может быть незначительно пересмотрен. Мы так уже делали, технически скорректировав эту меру после введения. Такая же техническая коррекция возможна и сейчас — исключение некоторых товарных позиций из списка запрещенных к ввозу в Россию.
– Предполагалось, что контрсанкции станут стимулом для импортозамещения. Получилось?
— В сельском хозяйстве это, безусловно, работает, как в растениеводстве, так и в животноводстве. Это видно хотя бы по работе нашей комиссии по проектному финансированию, по тому набору инвестиционных проектов, с которыми к нам приходят. Есть три продукта — яблоки, помидоры и огурцы, их нужно иметь национальными, с тем чтобы корректировать возможные скачки ценового предложения. Большое количество проектов идет, в молочном животноводстве, например, как грибы проекты начали расти. Даже если мы в близком будущем сможем более позитивно сотрудничать с нашими европейскими партнерами, если отменится санкционный режим, а мы, в свою очередь, отменим продуктовое эмбарго, мы должны продолжать эту линию на поддержку инвестиционных проектов в сельском хозяйстве.
О расходах в кризис
— Тем не менее есть планы сократить расходы в следующий бюджетный цикл…
— Беда такая, да. Важно понимать две вещи: первая — это общее сокращение объема бюджетных расходов в реальном выражении. Предполагается, что на горизонте до 2018 года такое сокращение будет вестись, будет сокращаться бюджетный дефицит, с тем чтобы к 2018 году его обнулить. Это резонные действия, хотя, на мой взгляд, несколько радикальные. Но есть вторая сторона вопроса — структура сокращения бюджетных расходов. У нас есть так называемые защищенные статьи, например публично-правовые обязательства, и есть незащищенные. Так вот инвестиционные расходы — это такая падчерица в этом доме бюджетных обязательств, они сокращаются в первую и увеличиваются в последнюю очередь. Поэтому у нас и доля расходов инвестиционного характера снижается относительно ВВП. Это неправильно, поэтому мы подняли вопрос изменения Бюджетного кодекса таким образом, чтобы и индексация и при необходимости сокращение этих расходов происходили в том же режиме, что и публично-правовых.
— Сейчас обсуждается идея использовать средства ФНБ на пополнение Пенсионного фонда. Принято ли какое-либо решение?
— Такая возможность предусмотрена законодательно, но мне думается, нельзя этим способом пользоваться просто как технической мерой — взять и покрыть временный дефицит. В таком случае средства ФНБ, а это форма существования наших с вами национальных активов, будут не инвестированы, а потрачены. А мы бы, конечно, хотели видеть эти средства как инвестиции. Поэтому если эти деньги и направлять на финансирование временного дефицита ПФР, то только вместе со структурными мерами, которые могли бы обеспечить сбалансированность пенсионной системы — пенсионный возраст, сокращение обязательств пенсионной системы и т.д.
— Если это все же произойдет, могут ли лишиться части финансирования уже одобренные для соинвестирования из ФНБ инвестпроекты?
— Думаю, что нет. У нас установлена нормативная рамка в 60% ФНБ, которые ангажированы для инфраструктурных проектов. Эта планка должна сохраниться. Речь может идти об оставшихся 40%. И опять-таки, в увязке со структурными реформами, которая обеспечит сбалансированность ПФР.
— В правительстве на согласовании находится несколько заявок «Роснефти» на получение средств из ФНБ. Когда по ним может быть принято решение?
— Есть порядок рассмотрения заявок, предусмотренный постановлениями правительства. Мы видели стадию стратегической оценки проекта, из большого количества проектов мы подтвердили пять, которые, с нашей точки зрения, возможны к финансированию из средств ФНБ. Теперь задача в том, чтобы компания провела комплексное обоснование, оценила соответствующие риски и т.д. Затем мы сможем вынести окончательный вердикт.
Когда ждать роста
— При нынешнем подходе к сокращению расходов когда ждать экономического роста?
— Наш официальный прогноз на 2016 год — 2,3% роста ВВП. Невидимую грань окончания рецессии мы перейдем где-то между третьим и четвертым кварталами [2015 года]. До этого времени будет продолжаться статистически фиксируемый спад экономики. Думаю, по второму кварталу он будет больше 3% по ВВП, может быть, даже существенно больше. На таком же уровне он останется в третьем квартале, а в четвертом будет заметное снижение этой динамики. Значение спада в этот период, полагаю, будет менее 2%. Это и будет технически означать, что рецессия закончилась.
— Может ли в результате быть пересмотрен суверенный рейтинг России до инвестиционного уровня?
— Я так не думаю. Первое — я считаю, что он был неправильно пересмотрен вниз с инвестиционного уровня. Не было никаких резонов снижать рейтинг кредитоспособности страны, у которой внешний долг меньше 4% ВВП и которая ни разу не допускала отклонения от реального графика платежей, будь то основное тело или процентные платежи. Но коль скоро рейтинговые агентства такое решение приняли, им будет сейчас очень трудно его изменить. Это значит признать собственную неправоту, кто любит это делать? Придется подождать.
— Как вы оцениваете эффективность работы правительства и свою собственную в нынешней ситуации по сравнению с кризисом 2008–2009 годов?
— Это совершенно разные кризисы. Я не уверен, что слово «кризис» вообще правильно относить к нынешней ситуации. Мне трудно проводить здесь какое-то сравнение.
— А какое слово правильное — рецессия?
— Да.
— А стагнация нас ожидает в ближайшие годы?
— Стагнация — то состояние, которое некоторое время предшествовало нынешнему. Снижение инвестиционной активности началось примерно с 2012 года. В этом смысле стагнация — это довольно продолжительный промежуток времени.
— Просто есть прогноз: в частности, Алексей Кудрин говорит, что нас в ближайшее время будет ожидать не один год стагнации…
— Это спор о терминах. Вот мы считаем, что у нас будет экономический рост на уровне потенциального. Есть разрыв между фактическим и потенциальным выпуском — этот разрыв довольно существенный. Если мы выйдем на потенциальный уровень, это будет примерно 2, 2,5, 3% — то, что мы и рассматриваем в базовом прогнозе на трехлетку до 2018 года. Мы упремся в этот потолок потенциального выпуска, и для того чтобы подниматься выше, нужно изменить сам потолок. Это часть структурной и институциональной реформы. Можно ли говорить в терминах стагнации относительно роста в 2–2,5%, я не знаю. Это вопрос вкуса, в конце концов. Но то, что нам нужно иметь более высокие темпы, это очевидно. Так называемый наш целевой прогноз, который говорит о возможности выйти на уровень 4–4,5%, и увязанные с ним меры основных направлений деятельности правительства в новой редакции — это то, что нам позволит преодолеть эту ситуацию.
— То есть без структурных реформ это будет невозможно сделать?
— Невозможно.
— А собственно, когда эти реформы будут проводиться? В чем они будут заключаться? Про это много говорят, но что по факту происходит?
— Много говорят, это правда. Тем не менее кое-что делается и по факту. Режим поддержки малого и среднего предпринимательства с точки зрения и снижения налоговой нагрузки и моратория на плановые проверки, создание механизма одного окна при поддержке малого и среднего предпринимательства на базе Агентства кредитных гарантий, МСП-банка, и в целом программа поддержки — это важная структурная мера, которая позволит увеличить долю малого бизнеса. Квоты по закупкам государственным и муниципальным компаниям с госучастием для малого бизнеса — это чрезвычайно важно. Второе — это поддержка несырьевого экспорта. Сейчас совершенно благоприятная ситуация, для того чтобы выигрывать конкуренцию на своем рынке, на рынке «третьих стран». Когда мы говорим про импортозамещение, мы не должны его понимать примитивно: вместо польских яблок вырастим российские — хотя это тоже важно, конечно, но недостаточно. Нужно увеличивать долю добавленной стоимости, созданной в России, в каждом из этих товаров.
— Не боитесь ли вы, что экспортный потенциал будет сложно реализовать в текущей геополитической обстановке?
— Я не вижу пока практических оснований для такой посылки. Наш несырьевой экспорт довольно неплохо идет. И в физических объемах есть рост, и в стоимостных. Зона свободной торговли с Вьетнамом — соглашение заключено; в работе несколько соглашений: с Турцией мы работаем, с Израилем, с Индией, с другими странами АСЕАН помимо Вьетнама, начинаем работу c Индонезией, Малайзией. Это хороший потенциал для роста экспорта. Крупные проекты инвестиционного характера начинаем с рядом стран. Это касается энергетики, атомной генерации, тепловой генерации, гидрогенерации и некоторых других позиций. Поэтому, я думаю, мы сможем и в нынешнем режиме увеличивать довольно хорошими темпами несырьевой экспорт.
Как новое поколение недропользователей меняет золотодобычу: кейс «Золото Дельмачик»
Отдохнуть и полечиться. Какие туристические проекты запускались
в 2023 году в России
